Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская - Страница 58

— М-да… значит, мама у тебя в госпитале… А ты что же?

— А я на курсах учусь, в «Лотта Свярд»! Вот выучусь, и тоже на фронт, как вы, поеду, воевать!

— Лучше не надо. — мрачно сказал я. — Так, с курсами мне понятно. А еще где мы учимся?

— В гимна…ой. Тьфу, ты. В Университете…

— Ну-да, ну-да…, — скептически произнес я. Девица, конечно, вполне созревшая, но до уровня даже первокурсницы ещё не доросла.

— Теперь вы меня прогоните, да? — проблеяла старшеклассница. — Мы с девочками поспорили, на сто пирожных, что я с вами познакомлюсь…

— Luojan kiitos! Теперь хоть знаю, чего я стою… Ну, садись уж к столику, как там тебя…

— Натали!

— Садись, прелестное дитя. Не вводить же в такой страшный расход твою мамочку?

— Ф-ф-ф., — как кошка фыркнула Натали. — Да я и сама зарабатываю. Газеты разношу и еще молочные бутылки собираю…

— О! Бутылки. Это серьезно. — с уважением произнес я. Потом конспиративно понизил голос:

— Барышня, какие пирожные вы предпочитаете в это время года?

— Рунеберга, конечно! — хищно сглотнув слюну, ответила Натали. — Я их по пять штук зараз съесть могу! Да ведь их нет нигде, увы… их ведь только к празднику готовят!

— Так ведь до Рождества осталось-то всего ничего! Давайте спросим? А вдруг есть… Эй, человек?

— Чего изволите? — к нашему столику мигом склонился услужливый уроженец Кивиниеми, в черной жилетке поверх белоснежной сорочки.

— Скажите, у вас пирожные Рунеберга подают?

— Помилуйте! До Рождества еще целая неделя! Рано еще! Не сезон. А может, вы эклеров хотите? Сегодня только испекли. Есть с творожным кремом, есть со сливочным, есть с шоколадным…

Да, тыловые тяготы войны… Пирожного в кафе не достанешь! Я вспомнил, как мой фельдфебель Микки Отрывайнен колотил о стенку ДОТа замороженный сухарь, выбивая из него беленьких, как рисовая крупа, замерзших червячков.

Мотнув, как лошадь, головой, от чего она слегка закружилась, я выбросил эти вспоминания из головы. Слушай, Юсси, ведь так нельзя, да? Какой ДОТ? Какие червячки?

Сидишь в уютном, теплом месте, за столиком с накрахмаленной клетчатой скатертью, на столике за толстым стелом трепещет оранжевый огонек свечи… и не для того, чтобы было светлее, а просто… для создания душевной обстановки.

— Ну хорошо, несите ваши эклеры.

— По одной штучке? — деликатно оценив мои скромные финансовые возможности, осведомился половой. — Они у нас большие!

— Э-э-э, чего уж там! Гулять так гулять…, — махнул рукой я. — Дайте по два!

Барышня сердито нахмурила чистый и высокий лобик, над которым кудрявилась золотистая челка:

— Зачем это гусарство? Вам что, деньги девать некуда? А потом, я ничего вам не обещала…

— Да мне ничего от тебя и не надо. Посиди просто рядом…

— А! Это я понимаю… я в госпиталь часто хожу, там меня ребята вот тоже так просят посидеть… Раскажите что-нибудь? Как вас зовут?

— Юсси.

— Ой, как смешно вы свое имя коверкаете … А вы откуда родом?

— Из Куоккалы…

— Так вы что, там на даче жили?

— Ага, милая девушка… Только мы там не жили, мы там зимогорили!

И я мог бы очень много рассказать ей, как затихает, впадая в сонное оцепенение, нарядный и праздничный летом дачный поселок… Как печально капает осенний дождик с забытой сетки для лаун-тенниса, над которой еще вчера, казалось, с восхитительным стуком летал белый мячик… Как пусто и темно в старом парке, где клены равнодушно бросают мокрую листву на опустевшую беседку, где по субботам играл духовой оркестр, и вокруг которой уж больше не гуляют влюбленные парочки… И о том, как прекрасно найти в глухом старом саду упавшее в заиндевелую поутру траву ледяное, пахнущее осенью и дымом печальных костров антоновское яблоко… И как угрюмо, недобро шумят по ночам сосны, когда ты укрываешься с головой одеялом, потому что в старом, скрипящем доме во тьме ходят чудовища… И как скрипит первый снежок, когда предвечерней порой ты бежишь меж белых штакетин оград, за которыми — загадочно чернеют заколоченные на зиму дачи… И никого вокруг! Только вдали светится керосиновая лампа в нашем маленьком окошке…

— Что это вы загрустили? — спросила меня притихшая Натали.

— Да вот, вспомнил один русский стишок:

Семен задумался о жизни!
Грустит и пъёт десятый день…
А Николай веселый ходит:
Все время думает про смерть.

— Ха-ха! — захлопала в ладоши девушка. — Забавно. А кто написал?

— Пушкин, конечно! — уверенно и серьезно сказал я. Есть у нас, финнов, одна милая традиция. Шутить с самым серьезным видом…

Вот, помню, Отрывайнен однажды средь бела дня залез на крышу ДОТа, расстегнул штаны и давай русским своим хоботом махать! Как они начали по нему садить из всех стволов… Он назад в ДОТ залез и серьезно так говорит: «Не буду больше так делать! Совсем эти Иваны шуток не понимают.»

В этот момент в кафе погас свет. Официанты, успокаивая посетителей, принялись было разносить по столикам дополнительные свечи (а зачем? мимо рта ложку не пронесешь! А в потемках можно и руку на коленку, к примеру, положить…) как вдруг здание сотряс чудовищной силы удар! С потолка посыпалась штукатурка, вокруг нас раздались испуганные крики… Но это все я воспринимал уже в партере. Потому что на одних рефлексах сгреб девушку в охапку, засунул её под стол, прикрыл её сверху своим телом и даже открыл рот, чтобы взрывная волна не оглушала… И тут завыли за окном сирены…

— Господа, воздушная тревога! Я руководитель обьекта Гражданской защиты! Прошу вас немедленно пройти в наше газобомбоубежище! — появившийся в дверях толстенький, кругленький, похожий на беременного пингвина в своем черном фраке и белой сорочке с галстуком-бабочкой музыкант, который всего минуту назад наигрывал что-то сладостно-печальное из Сибелиуса на маленьком кабинетном рояле в углу зала, был уже опоясан широким брезентовым ремнем с круглой противогазной коробкой на боку… Держащий в руках зажженый электрический фонарик, он своей толстенькой ручкой с пухлыми пальцами указывал всем присутствующим на скрытый до сего мига за плюшевой портъерой вход в подвал. На гостеприимно распахнутой тяжелой, окованной железом двери висел красочный плакат: из черного двухмоторного самолета абстракто-вражеской конструкции с красными звездами на крыльях ветвится к земле молния. От этой молнии защищает женщину с ребенком бравый молодец с золотым щитом в руках, на котором изображена противогазная маска в зеленом венке и написано VSS. И тут шютц-корр отметился…