Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская - Страница 19

Прошли столетия, и на смену красоте внешней отделки пришла иная красота — строгой функциональности. Если эти горестные записки когда-нибудь попадут в руки некоего рафинированного интеллигента, представляю, как он презрительно наморщит свой пудренный носик. (Отчего же пудренный? Среди моих знакомых Homoseksuaalit, кстати, всех до одного приличных рукопожатых журналистов, нет ни кого, кто пудрил бы нос! Да я и сам нос не пудрю! Прим. Редактора) (Вот педераст. То-то, я гляжу, он гонорар так надолго задерживает! Теперь мне все ясно. Прим. Переводчика) Разве может быть красивым орудие убийства?

Отвечу на это так: убивает не оружие! Убивает человек.

Разве не прекрасен тонкий изгиб японской катаны, строгая простота двуручного меча, изысканная витая позолота восточного булата? А ведь эти превосходные творения человеческого ума и умелых рук созданы не только для того, чтобы тешить взор своего обладателя…

А артиллерийское орудие — это ведь квинтэссенция самых современных достижений физики, химии, металлургии, венец долгих лет научных поисков и самое высшее достижение технологии… По тому, какие орудия может создавать промышленность, можно смело судить о том, какого уровня развития достигла индустрия государства…

Глядя на ЭТО сокровище, можно было поверить: Советская Россия достигла всех намеченных высот сталинской индустриализации, и ей теперь по плечу практически всё!

У великолепного, сияющего маслянистыми отблесками краски орудия, меж двух широких танковых гусениц, на которые опиралась станина, до хрипоты лаялся с типичным таким старым питерским пролетарием в потертой спецовке и очках в круглой стальной оправе взъерошенный молодой человек в испачканном масляными пятнами халате, из-под которого виднелась, тем не менее, белоснежная штучная сорочка с шелковым галстуком ручной работы.

— Знакомьтесь, это товарищ Згурский, — отрекомендовал молодого человека Вершинин. — Наша восходящая звезда, будущий лауреат …

— Саня., — буркнул молодой инженер и продолжил орать на пролетария с утроенной силой: — ПАЧЧЧИМУ САЛЬНИК ДАВЛЕНИЯ НЕ ДЕРЖИТ, В РОТ ЕМУ ПАРОХОД?!

— ДА КАК ЖЕ ЕМУ ДЕРЖАТЬ, ТЕТКА ТВОЯ ПОДКУРЯТИНА!! ЕЖЕЛИ ЭТО НЕ ДЮПОН, А ПОГАНЫЙ «КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК»!! — совершенно в тон ему отвечал пролетарий, надо полагать, страдающий излишним преклонением перед иностранной техникой.

— Что, опять? — грустно вступил в разговор мой спутник.

— Ага., — Совершенно спокойным голосом отвечал ему инженер Саня. — Опять на динамометре испытывали тормоз отката. И он ка-а-а-ак опять ёбнет. Я-то ничего, успел в сторонку отскочить… а бедолаге Петровичу шток цилиндра прямо по башке пришелся…теперь, наверно, так уж и будет…

— Что так и будет? — не понял его Вершинин.

— Косоглазие у Петровича.

— Так он жив? — обрадовался бывший подполковник.

— Я еще на ваших поминках салатиком похрущу, водочку им закусывая…, — раздался за нашими спинами хриплый басок.

Обернувшись, я увидел невысокого, худощавого рабочего со свежей чалмой марлевого бинта на седовласой голове… Сквозь белоснежные витки на виске и лбу уже проступали пятна алой крови.

— Петрович! — возмутился инженер Саня. — Ты зачем здесь? Я же велел тебя в заводскую поликлинику отвести?

— Жене своей будущей велеть будешь! — резонерским тоном отвечал ему пролетарий. — А я в этом цеху родился и уж верно не в нем и умру!

— Само собой…, — сварливо пробурчал первый рабочий, как видно, из цеховых мастеров. — Ты у нас, наверно, собственной блевотиной после очередной получки захлебнешься, возле пивного ларька.

Петрович в ответ ему весьма выразительно показал свой неожиданно могучий, покрытый рыжим волосом кулак с синей татуировкой адмиралтейского якоря и надписью «Варягъ» на запястье. Мастер весьма дипломатично его конглюального ответа не заметил.

— Петрович! Раз ты уже здесь, так хоть познакомься со своим командиром! — хлопнул его по плечу Вершинин. — А это, Владимир Иванович, будет Ваш наводчик…

— Иван Петрович! — солидно отрекомендовался первый в расчете после Господа Бога. — Очень приятно…

И, чуть задержав мою ладонь в своих натруженных, мозолистых руках, внимательно заглянул мне в глаза — что, мол, от тебя, командир, ожидать?

— Да, но что же делать с сальником? Черт, черт… — потер подбородок Вершинин. — Из-за какой-то копеечной, в сущности, прокладки, летит к чертям собачьим такая великолепная пушка! А давление в тормозе отката нам снижать никак нельзя, у нас и так откат двойной… Черт, черт…

— Вызывали? — со стороны цеховых ворот послышался голос Лациса. Вот, действительно, только помяни нечистого…

12

«Ой, не про тебя ли пели скоморохи,
Пели скоморохи в здешней стороне:
«Завяла березонька при дороге
Не шумит, зелёная, по весне?»
Расскажи, Наталья, как при звездах жала,
Как ночей не спала страдною порой!
Расскажи, Наталья, как детей рожала
На жнивье колючем, на земле сырой!
Сосчитай, Наталья, сколько сил сгубила,
Сколько слез горючих выплакала здесь…
Говори, Наталья, обо всем, что было!
Говори, Наталья, обо всем, что есть!
То не ты ль, Наталья, по тропинке росной,
Ходишь любоваться, как хлебы шумят?
То не ты ль, Наталья, на земле колхозной
Отыскала в поле заповедный клад?
Не твои ль поймали руки золотые
Сказочную птицу, древнюю мечту?
Не перед тобой ли старики седые
С головы снимают шапку за версту?
И не про тебя ли говорят с почетом,