Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская - Страница 60

И он исчез в дверном проеме, из которого, как из сауны, пахнуло в лицо раскаленным жаром…

Делать нечего… Зажмурившись, я стал раз за разом нырять в заваленный обломками потолочных балок холл, на мраморном полу которого лежали бесчувственные человеческие тела…

За мной, воодушевленные примером незнакомого лихого старикана, бросились и остальные.

Когда спасать было больше некого, я спросил утиравшего смешанную с кровавым потом сажу со своего круглого, деревенского лица вокзального шуцмана:

— Слушай, вахмистр, это кто такой бойкий старикашка, а?

— Да барон Маннергейм, кто же еще? Он тут рядышком живет, в парке! В домике напротив Дерева Независимости! Собака у него еще есть, болонка противная… я ему сколько раз говорил: господин Маршал! Ваша собачка гадит на наш тротуар! Извольте за ней её кало убирать, а не то я вас оштрафую!

— Берегись!!! — послышался вдруг истошный крик. И я с ужасом увидел, как на закрывшую ладонями лицо Натали валится с крыши пылающая балка… я кинулся, но не успевал, не успевал…

Огромный ржавый стальной штырь просто пригвоздил её к мерзлой земле пристанционного полисадника. Несколько минут она еще жила, надувая кровавые пузыри из губ, а потом тихо-тихо пролепетала:

— Так мы с тобой, Юсси… и не… попробовали… пирожн…

И все.

Полицейский рядом поднял к серому небу окровавленный кулак и гневно прохрипел:

— Таннер, Рюти! Будьте вы прокляты, грязные политиканы!! Зачем вы разозлили русаков?!

… Оглушенный, я возвращался к кафе. Натали уже погрузили, накрыв быстро мокнувшей красным белой простыней, в карету «Скорой помощи». Надо найти её подружку, ну ту, рыжую… Пусть она как-нибудь осторожно мать подготовит…

Вот это да.

На месте уютного мирного домика была дымящаяся груда развалин… Заливавший её из брезентового шланга пожарный пояснил:

— Бомба насквозь прошла… Прямо в подвале рванула! Мы укрытие даже раскапывать не решились… Тут выживших не будет.

Это война, perhana. Это, lumppu, война.

И если кто-то думает, что про барона, финских кадетов и одну винтовку на четверых я выдумал… тот ошибается.

… В связи с тем, что после авианалета уехать с городского вокзала было весьма проблематично, наш фирменный поезд, сообщением Хельсинки-Оулу, отправлялся с маленькой пригородной платформы с забавно для русского уха звучащим названием Яникаккала.

Да, это куда как менее пафосней, чем уезжать с Keski! Грандиозный и вместе с тем какой-то насквозь патриархально-уютный, из нашего карельского гранита, увенчанный тяжелой башней, вокзал впечатляет. Ну а мужественные атланты, напряженно застывшие по обе стороны от центрального входа, удерживающие своими мускулистыми руками шары-светильники, заставят любого задержать на себе взгляд. К слову сказать, сейчас, в самое темное время года, несмотря на войну, светильники в руках у атлантов горят по восемнадцать часов в сутки. Вернее, теперь уже они горели…

Нет теперь ни вокзала, ни шаров в руках атлантов… Да и сами могучие фигуры попятнали безжалостные осколки. И стоят бедные атлеты с пустыми руками, как искалеченные нищие инвалиды на Эспланаде.

Кстати сказать, точно такой же вокзал стоит в Виипури, который раньше был Выборгом. Но там с двух сторон от главного входа — фигуры двух медведей. Русских медведей…

… Я сидел на полукруглой скамеечке в коридоре купейного вагона, и рассматривал свои подобранные на засыпанной мелким битом стеклом Itakatu, возле пылающего ясным пламенем дома № 1, трофеи: богатый деловой ежедневник на 1940 год и золотое самопишущее перо фирмы «Паркер». Видите ли, по данному адресу располагается (извините, теперь уже располагался!) с самого 1862 года торговый дом «Stockmann». Ну вот, я и решил: пусть уж лучше я, чем какой-нибудь подлец! Тем более, я полагаю, и сам магазин, и товар в нем давно уж застрахованы на приличную сумму. Иначе мишпуха из гельсинкфорсской синагоги Абрама Стокмана просто не поймет! Так что я еще малость покопался среди всякого выброшенного взрывом сквозь оконную витрину добра и вдобавок к авторучке нашел еще абсолютно целенькую бутылочку анилиновых немецких чернил. Чего еще желать? Печатный станок разве?

Кстати, там еще на мостовой действительно одиноко лежала чуть только с боку поцарапанная новенькая и, что важно, бесхозная пишущая машинка известнейшей, с 1908 года, компании Olivetti… Но я, повздыхав, всё же её брать не стал. Во-первых, тяжело с собой таскать, а потом — я все рано на машинке печатать не умею! Так что привычно задушив свою жабу, пока она меня не задушила, я наконец погрузился в поезд и скромно присел в проходе…

Для поездки в куппэ у меня еще пиписька не выросла, то есть звездочек маловато. А в бесплацкартный вагон я и сам не захотел: курят там! А у меня после ДОТа что-то с легкими стало… короче, после того, как поперхаю, словно овца — на платке всегда кровь.

Ну, вот наконец… Тихо, даже не дав на прощанье гудка, наш поезд плавно тронулся…

По вагону с грацией бегемота трусцой забегал солидный, с двумя подбородками проводник в роскошном черном мундире, похожий на парагвайского адмирала, проверяя, все ли окна в целях светомаскировки плотно зашторены.

Жалко, значит, в окошко не поглядишь.

В полуоткрытую дверь куппэ я мог видеть накрытый белейшей салфеткой столик. на котором стояла нарядная бутылка «Kostenkorva» и, для полировки водочного удовольствия, пара бутылочек пива «Lapin Kulta»… В качестве закуски присутствовали запеченный окорок и восхитительно пахнущие красной рыбкой калекукко.